НА ТРИ ПАЛЬЦА ВЫШЕ ЗАБВЕНИЯ
Байкал — 20% жизни на
земле. Что мы с ним делаем?
В конце лета
стало известно: правительством будет создан
координационный совет для обеспечения
согласованных действий исполнительных органов
власти, занимающихся проблемами охраны озера
Байкал. Тем самым была поддержана инициатива
депутатов Госдумы: парламентарии настаивали на
сохранении действующих положений о порядке
финансирования «закона об озере», в том числе в
рамках федеральных целевых программ.
«Самочувствием»
крупнейшего в мире хранилища пресной воды
озабочены не только российские законодатели. На
прошедшей в Китае 28-й сессии Комитета Всемирного
наследия ЮНЕСКО обсуждалась возможность
внесения Байкала в так называемую Красную книгу.
Пока этот вопрос остается открытым, но шансы, что
уникальное озеро может оказаться в списке
находящихся в опасности природных объектов
мирового значения, по-прежнему велики.
Об экологических
проблемах Байкала сказано и написано много.
Гораздо меньше — о людях, которые связаны с
озером собственной жизнью. Об этом — репортаж
специального корреспондента «Новой».
Справка
«Новой»
Иван Дементьевич (Ян
Доминикович) ЧЕРСКИЙ родился 15 мая 1845 г. в родовом
имении Свольна (сейчас Верхнедвинский район
Витебской области). В 1863 году осужден на
бессрочную ссылку рядовым в линейный сибирский
батальон с конфискацией имения.
В 1871 году Сибирский отдел
Географического общества выхлопотал ему место
писаря, библиотекаря и консерватора музея в
Иркутске. С 1877 по 1881 гг. Черский провел
комплексное геологическое изучение побережья
Байкала. За байкальскую экспедицию награжден
золотой медалью Русского географического
общества.
В феврале 1891 года с женой и
двенадцатилетним сыном отправился в район рек
Колыма, Индигирка, Яна. Скончался во время
экспедиции 25 июня 1892 года.
Именем Черского названы
горная система на сибирском северо-востоке, кряж
в Забайкалье, долина в Саянах, перевал, город в
низовьях Колымы.
На
береговых утесах нечто странное — глубокие
горизонтальные царапины с цифрами. Все, что
написано мною ниже, считайте комментарием к
засечкам на камнях… Засечки эти сделал сто
двадцать лет назад геолог Иван Черский. Чтобы
определять вековые изменения уровня воды в
Байкале.
Зачем? Кому нужны какие-то
засечки сейчас? Уже не одно поколение выросло на
уверенности, что в жизни нет места подвигу. Да и
кто решится, не имея точных координат, блуждать
по Байкалу, разыскивая на скалах какие-то знаки?
В Усть-Баргузине я
обнаружил таких чудаков. Их патрульно-разъездное
судно «Шандор Петефи» принадлежит
Забайкальскому национальному парку. Экипаж
семейный. Отец-капитан Олег Андреевич Дойников,
сын-матрос Женя с женой Наташей, младший брат
Слава и механик Леонид Анатольевич Этингоф. Эта
команда осуществила проект Глобального
экологического фонда под названием «Засечки
Черского: увидят ли их люди?».
Мне повезло: я оказался
одним из первых, кому их показали.
Засечка первая:
пионеры — истребители бакланов
Женя Дойников из
школы ушел за три месяца до окончания: считал, что
директор зажимает индивидуальность. Теперь
думает: ерунда, просто учиться лень было.
Устроился к отцу на катер матросом.
«Я покой ценю». — «Тебе
сколько лет-то?» — «Двадцать пять».
Женя по своим убеждениям
— охотник с уклоном в лесничие. Дожили: в пяти
километрах от поселка — ни рябчика, ни белки. В
сетях ячейки год от года все мельче. Ставят на
нерпу, а пути ее миграции совпадают с осетром,
почему он никак не может вылезти из Красной
книги.
Вот и засечки Черского —
вроде нерпы и осетра.
Специфика поиска засечек,
по словам Жени Дойникова, такова: надо идти ближе
к скалам. Искали почти все лето. Одну засечку
нашли на Зимовейном мысу, другую — на Бакланьем
острове. Там когда-то было полно бакланов, но
кто-то посчитал, что из-за них меньше рыбы, и
бакланов истребили. Даже устраивали
соревнования среди пионеров — кто больше
соберет бакланьих яиц…
От бакланов теперь
остался пустой звук — название острова. Захотят
его переименовать, никто и не вспомнит, что здесь
водились бакланы — морская птица.
В Усть-Баргузине в
последние годы переименовали улицы. Бывшая
Сплавная называется теперь именем выпускника
школы, погибшего в Афганистане, а Октябрьская —
парнишки, пропавшего в Чечне. Где-то у черта на
рогах, в Москве, ломают головы — чего не хватает
ученикам: военной подготовки, экономики,
английского… Бывший учитель английского, теперь
местный пастырь Николай Маркин, сказал мне про
усть-баргузинских: «Этим детям нужен не
английский. Им нужен Бог».
В Змеевой бухте, где мы
бросили трап, нарисовался шаман. Шаман был
навеселе. Одет был по-граждански, волосы сзади
собраны в пучок. Заявил, что полуостров Святой
Нос оккупировали черные шаманы, а он — белый.
«Вчера, — сказал шаман, — целый день, блин, солнце
делал. А до этого бутылки собирал. Сперва,
понимаешь, пространство надо очистить физически,
а потом уж духовно. Бывают шаманы: «Шыр-быр-бур». А
что быр-бур? Настоящий шаман — прежде всего
эколог».
Засечка вторая:
«Шыр-быр-бур» и экология
Про себя шаман
сообщил следующее. Звать Сережа. По паспорту ему
тридцать три года. Детдомовский. У него много
учеников. А учителей? «И учителей много. Вот вы
мой учитель… Только в тетрадку про меня писать
ничего не пишите — сгорит…» В общем,
обыкновенный такой байкальский шаман.
Распогодилось. То ли от
Сережи, то ли от того, что, как положено в здешних
краях, мы «брызнули духу». На этот раз шаман
пришел не один, а вместе со студентом
государственного буддистского института, чье
название переводится так: «Земля — колесо
учения, которое приводит к счастью». Дима —
совсем молоденький, у него красивые глаза с
длинными ресницами, он учится на монаха. Шаман
Сережа и буддист Дима бродят вместе.
«Сегодня, — сказал шаман
Сережа, — день для дороги». И стал вертеться,
делая какие-то пассы. «Ты что?» — спросил я.
«Здесь диких собак много», — ответил шаман,
продолжая вертеться. Потом закричал чайкой.
Потом сел, зажег палочку с благовониями и запел.
«О-ме-хо-шо...» — пел шаман
Сережа на два голоса с буддистом Димой, сидя на
палубе на фоне Байкала.
Небо порозовело над
горами. Приехал патрульный катер, очищающий
берега, тут его называют мусоровозом, и увез
шаманов. Взошла луна. А мы сидели на палубе,
закусывали собранными на Святом Носу рыжиками с
картошкой и говорили… какая разница, о чем? О
звездах, к примеру. «Найдите свое созвездие». «Не
знаю, где оно», — ответил я. «Вон, над горой
Медведица. Вот Лира, вот Весы, вот Орел летит. Вот
Полярная. Все здесь...»
* * *
Ориентируясь на
Полярную, карбас — пятиугольное суденышко с
двумя большими, на носу и корме, веслами — не
спеша двигался по реке. Подходила к концу
последняя экспедиция Черского —
действительного члена Академии наук и
нескольких научных обществ. Заканчивался его
жизненный путь. Из Среднеколымска в
Верхнеколымск он плыл уже смертельно больной. До
этого с женой и двенадцатилетним сыном прошел
вниз по Лене до Якутска, потом с реки Алдан через
бассейн Индигирки — в Верхнеколымск.
В Верхнеколымске Черскому
стало совсем худо, он исповедался у местного
священника и взял с него слово оказать помощь
жене и сыну.
Он до последних дней
записывал путевые наблюдения, а когда совсем
изнемог, это делала под его диктовку жена.
«…Июня 25-го. Всю ночь муж
не мог уснуть, сильные спазмы. Пристали к правому
берегу. Обнаружили кости бизона. Пробы 238, 239, 240.
Еще пробы. Еще и еще… Муж умирает».
Когда он скончался, над
Колымой поднялась буря. Снежная буря в конце
июня.
На четвертые сутки буря
стихла, и лодка двинулась дальше по Колыме. Мавра
Павловна продолжала вести дневник.
«Взяли раковины с
суглинком и торфом. Проба 250»… «Июля 8-го. Дождь»…
«Июля 9-го. Дождь»… «Июля 10-го. Дождь»…
На Омолоне тело Черского
пролежало еще трое суток, пока местные жители
копали могилу и ладили крест.
В небе сияла Полярная
звезда.
* * *
Капитан дает мне
бинокль. «Вон-вон, смотри, от воды три пальца!» —
«Не вижу». Приближаемся к скале. «Да вон она», —
показывает капитан.
Подошли вплотную — вижу:
трещинка.
Для одних трещинка, для
других засечка. Для чего? О чем?
Об уровне человеческого
духа.
Век прошел, но уровень не
должен снизиться.
На скале выбито моими
знакомыми: 1879—1999. Значит, продолжается. И об этом
тоже засечка.
Подумаешь, какая-то
засечка на утесе. Один выдолбил. Другой. Третий.
Получилось нечто вроде лесенки над холодной
водой. До неба, конечно, далеко. Но вершина хребта
названа пиком Черского. И никому в голову пока не
пришло переименовывать вершину.
Анатолий ЦИРУЛЬНИКОВ,
оз. Байкал
02.09.2004
|
